Эссе by $M

Эссе

Темнота.

 По сцене вышагивают две мясистые женщины, одетые по-детски, их прическа – две торчащие тугие косички, крутят скакалку. Из темноты летят резиновые мячи, ударяются и скачут в разные стороны.

Когда-то на месте этого итальянского ресторана был магазин «Океан».

Время года июль, но на дворе запах осени. В моменты душевных скитаний даже погода начинает вторить.

В одной передачи про Италию, сказали «Венеция – идеальна для любого настроения: если ты влюблен – она становится романтичной, если грустишь – она плачет вместе с тобой, если тебе хочется остаться наедине с собой – это идеальное место», наверное, последнее –  лучше всего подходит в данный момент.

Возвращение в некогда шумный город, одевает на тебя пустоты, затягивает в моменты одиночества, особенно понимание того, что ты больше не нужен ни этому городу, ни своей стране. Это смешанное чувство – быть изгнанником родины, в которой ты живешь.

Можно надеть маску и сделать вид, «что все нормально». Но эта аскезная нормальность лишает тебя желания вставать по утрам и даже дышать воздухом, покрытым плесенью.

Даже обои без стен в итоге становятся мраморной плитой.

За соседним столиком, сидят трое – они бьют посуду, чаще кричат. Охранник делал уже тщетное замечание, но тем – надо выговориться, пока над ними весит алкогольная дымка угара.

За другими столами, чуть поодаль – парочки с вином, кто-то с дешевым пивом.

Особо примечательна блондинка с черными раскосыми бровями. Похоже только я здесь с томиком “The Joke”, да в место блюд – чашка кипятка.

Котэ стала звонить чаще, Мари – почти каждый день.

Через 15 минут – полночь. Запах табака бьет в ноздри, интересно, а кто-то из этих людей был хоть раз счастлив?

На кухне – макароны, и шум воды о горячую сковороду, подобен шипению змею – говорит всему здешнему – «Ш-ш-ш». раздвоенные языки макарон сглатывают и покрывают телячий фарш.

Мне кажется, пойдет скоро снег. Обновление – вот неотъемлемый атрибут души и этого дня.

Тебе нужен анализ всего? – мне?... Наверное, лучше спокойствия и гармонии – ведь все идет как надо!

Самое тяжелое – момент решения на расставания с другим человеком. Когда решение принято – одеваешь пальто, берешь сумку, и в тишине закрываешь за собой дверь. Здесь следует печальная музыка, и  голливудские мелодрамы всегда заканчиваются. Но это там, ты – здесь – с понимаем, что снова одинокий путник и отправляешься в очередное странствие. 

В этот момент твое альтрего голосит – выиграешь ли ты игру, когда остался наедине с собой? Больше нет ни ночных звонков, ни чьих-то судеб в тебе, выходя – понимаешь как хочется снова попасть в очарование любовных страстей. Как это было раньше – твое открытое сердце – жаждет стрел Амура. А этот ангелочек еще тот наглый фрукт. А ты все ждешь чуда.

В окно вошел туман. Заводы поражают своей универсальностью – производя от меди до облаков,  пелену тумана. Человечество с силой бьет из-под ног Землю,  Она ЭТО позволяет разрушать тем, кому дала возможность жить.

Память может сыграть чудовищную роль – сценами лермонтовского паруса, -презрительно и одиноко.

Презрение начинается от пропущенности и отсутствия перемен.

Одиночество – лишь только твоя заслуга.

Прикрытое небо смогом, лишает возможности, чтобы Бог видел тебя.

Земля – поучительный урок принятия непонимания – отчего Бог позволил убить своего сына, как пример покаяния – только с тех времен ничего не изменилось, только вошло в кураж, изобретая более причудливые формы триады альтрего.

Травоядным быть проще – тем самым создается иллюзия святости, что ты сохраняешь чьи-то жизни. Насилия становится отнюдь не меньше, а показатель диаграммы растет вверх… Куда бы ты не свернул.

Россия – напоминает роман «Триумфальная арка» - некий бермудский треугольник – отдельная часть суши, со своими сводами законов и беспрерывной цикличностью – от тоталитаризму   к базару, круг – и снова к тоталитаризму. Но по-другому мы не можем.

Братья славяне везде узнаваемы по мимики лиц – самые серьезные и самые трагичные – везде, даже в пентхаусах и при хорошем вине.

Нас учили страдать – и мы закрепили этот урок – дав общий обет безбрачия для счастья.

Мазох и де  Сад – настольная книга, заложенная в нутро каждого.

Так мы узнаем друг друга – это наше масонство и наша печаль – в наказании и самоистязании.

Я никогда не любила коротких рассказов – они внушают страх – своей недосказанностью, измеримой в часах, то же самое с длинными многотомными романами – ощущением, что твое время и жизнь поглощается и выходит в буквы героев. Мне близка мера – во всем – тот самый момент, когда нет приторного излишества перенасыщения.

Надо знать, в какой момент надо уйти. Именно за это я и люблю демократов, немецкое и израильское правительство. Мера – это мудрость, даже в войне, особенно в битве с самим собой. Мудрость – это мера смелости.

Если выйти на улицу – настолько разительна различие противоположных реальностей от богатства до полной нищеты, перед всеми стоит одна и та же цель, одни и те же вопросы – любви, понимания, признания того вида адаптации, пока мы все существуем.

Лица людей все чаще похожи на приколотых булавкой к стене бабочек. Настолько они несчастны в своих масках. Все чаще ненавидят мир, только потому, что им не хочется признаться самим себе – насколько фанатично они ненавидят себя.

Реакция сна в моторе, как иконостас без лица.

Мы, однако, злились, некая внутриутробная борьба, стиснутая в плиты эстампа. Стекло имеет способность мимикрии – принимая любые формы, но в конце разлетается на осколки. У Венеры – даже руки от напряжения отпали – единственное, что осталось для восхищения – ее груди второго размера.

Время знает, где купить лейку и проволоку, но нить уже разорвана.

Здесь заканчивается весь юмор и даже кончина ирония. Далее – паутина легенд и прекрасных мистификаций, чтобы сохранить ценность и увеличить ценники.

В 1999 году мне в дом на лазурном берегу, позвонила одна сеньора. Я была искренне удивлена отчасти ее звонку, но больше – от ее разговоров о судьбе одного моего бывшего знакомого итальянца. На днях он покончил собой в доме, куда пару десятков лет назад звал меня хозяйкой дома. В место этого,  я лишь стояла у ворот его дома и сквозь прутья взирала на заброшенность его Земли и внешний вид животных. В тот момент я спросила осторожно, почему его сад так заброшен. – «Я выгнал слуг!» Жаль, некогда белые статуи фонтанов, чувствовали бы себя лучше, на ухоженной земле. Итальянец и привел – по-своему…. Ему, наверное, стало легче – ведь конец его истории оказался банальным….

Как-то я обнаружила один сгоревший дом – на обломках пепелищ сохранились лишь стул да пара ботинок, оставшихся стоять рядом с деревянными ногами своего единственного друга. С заходом солнца все приняло чарующий вид одиночества и смерти….

Через полгода на этой земле новые хозяева поставили особняк.

Мне кажется, что все люди одинаково одиноки – одни находясь в толпе, другие – наедине с собой. Одиночество – как ветер, им покрыты все уголки мироздания.

В местах паломничества многим становится по-другому, оттого, что они проделав огромный путь, только чтобы ощутить эффект плацебо. Для меня место паломничества – небо – я попадаю домой и передо мной раскрыты все сакральные рукописи. Я слышала, что люди никогда не были на Луне, что это фикция, давшая эффект плацебо.

Трава бессмертник – родня московскому мавзолею,  но не египетских погребений. Наверное, это из-за сообщника – земли, хотя Ульянов был больше европейцем, но выбрал Россию, как лучшее место собственной мумификации. Египтяне себе такого позволить не могли.

2 часа ночи. Я вижу луну, лежа на том же коврике. Небо меняется. Матильда нюхает мои рисунки носом и облизывается. В ответ – тычу ее ногтем большого пальца в бок. Мы обе довольны.

Я люблю Матильду больше их всех. В ее жизни нет скрытых лиц, но есть молчание… и некая недосказанность

В полнолунье в ней просыпается жажда, которую не испить никогда. Матильда единственная, кому доверяешь до конца, особенно то, что надо скрыть от других.

Она напоминает изголодавшего в лабиринтах Минотавра. В доме всегда были одни девственницы с вечными обидами и затянувшимися обидами. В этот момент надо соврать – с Вашего позволения, я сделаю паузу. И поставлю точку.

Точкой – я отдаю свое альтрего, оставив для читателя меру.

Ps. Слишком часто стал скрипеть стул. Такое случается, и как у всех зеленых алмазов у него есть свои секреты. \ по-секрету – мне кажется, он ранен стрелой… Амура\